Мой отец, как и все пожилые, тем более древние люди, тоже говорил о смерти. Но это случалось крайне редко, как и вообще наши встречи и разговоры последних лет. Жена отца стояла на страже, препятствуя нашим встречам, а я все оправдывала ее, все жалела, все говорила, что за отцом нужен постоянный и сложный уход, а она, жена его, хоть и моложе мужа на 18 лет, но ведь тоже немолода и тратит на этот уход много сил. Я понимала, что эта женщина совсем не радуется моим визитам, но не конкурировала с ней, наоборот, решила для самой себя, что не оставлю ее, если мой отец уйдет раньше, буду ухаживать за ней ради памяти о нем и ради того, как она ухаживала за ним.
Однажды, когда ее не было дома, а я навещала отца, он заговорил о могиле, в которой похоронена моя мать, и сказал вдруг, что хотел бы, чтобы его похоронили там. Для меня эти слова значили многое, наверное, ребенку любых лет важно, чтобы его родители были вместе. Даже после их смерти. Но я понимала, что почти бессильна в исполнении этой его воли.
- Дорогой мой, я сделаю все, что ты скажешь, но ты ведь понимаешь, что я не смогу сделать ничего против воли твоей жены.
Он на это не отвечал, кивал и смотрел перед собой. А я откладывала эту тему, потому что не представляла, как мне выполнить это, чтобы не обидеть его жену. Это представлялось мне невозможным.
После того, как жена отца умерла, он стал все чаще возвращаться к теме кремации. И в один из таких дней я вдруг поняла, что не хочу. Я не хочу его кремировать. Это было открытием для меня.
Раньше мне было совершенно все равно. Я даже придерживалась мысли о преимуществах кремации какое-то время и, как это часто бывает с людьми, "подбила базу" , нашла удобную теорию, вполне понимая, чем занимаюсь. Что касается воскресения после смерти, то я уверенно утверждала, что у Бога все живы, и что Он может и без костей кого угодно воссоздать, что библейское "простру по ним кожу" - аллегория и вообще, как же множество сожженных, особенно там, где это было ритуалом, а невинно пострадавшие, так вообще, они же мученики и проч. Я была уверена, что права хотя бы из-за ужасов германских печей, если уж кто-то оживет вообще, то сожженные в них - первыми. Я была уверена. И вдруг это отчетливое: я не хочу сжигать своего отца. Это было удивительно для меня, я хотела подумать, что бы это значило.
- Похорони меня вместе с ней, - сказал мне папа о своей умершей жене. Кремируй и ...поставь нас рядом.
Он, наверное, раз пять повторил это свое пожелание в разных видах в разное время, забывая о предыдущей просьбе и каждый новый раз сообщая мне об этом желании как о великой тайне.
Я кивала, смотрела с любовью и понимала, что выполнять эту его просьбу совсем не хочу тоже. Я не хочу его кремировать. И я не хочу его хоронить с ней.
Теперь я уже понимала, как всю жизнь эта женщина трудилась, чтобы разорвать нашу связь, чтобы разлучить нас. И, конечно, кому-нибудь придет в голову дедушка Фрейд, но я должна сказать, что это не наш случай, потому что отец мой как мужчина совершенно не в моем вкусе, а вот как личность... Хотя и это не абсолютно, многие его черты я не одобряю, и, наверное, просто его люблю - невзирая. И хочу, чтобы он наконец был полностью мой, и еще хочу это ощущение сохранить как можно дольше. Оставить материальным. И я вспоминала, как его жена вслух мечтала пожить для себя. Я уже знала, что она наговаривала на меня, я слышала это своими ушами в один из дней, когда после разговора со мной отец забыл нажать на кнопку отбоя. Многое тогда мне открылось. Я никогда не вставала между ними, никогда не порицала ее и никакой моей вины перед ней нет, и больше не хотела их единства. Ты был с ней всю жизнь, папа, - думала я, - ну и довольно. Но не спорила. Я решила выждать и поступить по-другому.
Спустя пару недель, а, может быть, месяц, я завела с отцом разговор об смерти сама. Рассказала ему о том, как это в христианстве...Рассказала, как в Израиле. Мне как раз там недавно рассказывали, что, де, ДНК в костях, и вот, все встанут. Я и мужу это рассказала, а он мне ответил, что ДНК не навсегда. А я ему, сознавая специфичность темы, что это пока наука так считает, а потом все переменится, и вообще, судя по мамонтам... В общем, я понимала, что искала новую базу под новое желание и даже посмеивалась над собой.
Услышав про ДНК, отец пришел в негодование и состоялся у нас вот такой диалог:
- Мою маму сожгли!
- И мою маму сожгли. Зато твоего отца не сожгли.
- Да его с сотней других бросили в ров!
- Вот они все и встанут.
- Разлагаться!
- Кормить землю.
- Ты ничего не понимаешь!
- Хорошо.
В тот раз тему оставили. Папа еще две недели не давал это сделать окончательно, ворчал, что его волей пренебрегли, что его жену похоронили так, что рядом больше никого не поместить, что его мнение первое с хвоста, и что все тут делают что хотят. Но я видела, чуяла, что нечто изменилось. И не жалела о сказанном.
Через несколько дней он к теме вернулся.
- Знаешь, я подумал, мне, в общем, все равно, гробом меня хоронить или прахом. Поэтому, если ты не хочешь меня сжигать, похорони меня, как хочешь сама. Только ее (жену) мне кажется правильно поставить рядом. Мне кажется, так будет честно.
Я вспомнила эти ее восклицания: "Я когда-нибудь поживу для себя?". И как мне рассказывали, что она клялась, что ни у нее, ни у ее мужа нет детей, чтобы получить очередные льготы сначала в Горкоме, где работала при СССР, потом в Совете Ветеранов. И как она перекрывала мне все пути... Нет, подумала я, честно тебе быть одной, как ты хотела. Он был с тобой всю жизнь. Вот пусть будет со мной всю смерть.
Я погладила отца по руке и ничего не сказала ему. Спорить с ним я не собиралась.
Потом я захоронила урну с прахом его жены, сделала фотографии и, как обещала, принесла показать. С похоронами у меня вышла одна интересная история, совершению которой я не стала противиться, а приняла события так, как они текли, и захоронение у нас прошло в высшей степени респектабельно.
- Видишь? В эту нишу поместится еще и еще, - показала я отцу фотографию после похорон. Но он отвернулся.
- Ну, это все уже лишнее, - и стал смотреть перед собой.
Я кивнула себе. Я была уверена, что зерно прорастает. Но поскольку отец продолжал ворчать, в один из дней я решила его успокоить и сказала ему, что да, я его сжигать не хочу, но это не должно его тревожить. Потому что мое желание тут значения не имеет, и я сделаю так, как хочет он.
- Не волнуйся об этом, дорогой.
- А как там на могиле? - спросил он меня еще через несколько дней, и я знала, что он имеет в виду ту, первую могилу...
Это было в 1957 году, когда умерла моя прабабка, и история эта описана в "Дне девятом". Бабушка моя была со мной на юге и на похороны своей матри не приехала, я была крохой, мама моя была... Она была в Москве, но нахождением могилы занимался мой отец, он ее и нашел в Востряково, он за нее заплатил, оформил... В эту могилу легла моя прабабка, та самая целительница, кудесница... Позже туда захоронили прах моей матери и еще позже - моей бабушки. Вот об этой могиле спрашивал меня отец, и я рассказала ему, что поменяла ограду, поставила лавочку, и что вообще там сейчас хорошо.
Отец выслушал, кивнул и спросил вдруг:
- Я забыл имя своей жены. Как ее звали?
Я ответила.
- Ее похоронили?
- Да.
Некоторое время после этого он больше не касался темы похорон.
Сегодня мы с мужем приехали с сумками продуктов и прочих штук к отцу и отправили сиделок прогуляться.
- Доченька. Сегодня ночью я принял решение. Сядь рядом со мной, - сказал мне мой папа.
- Да, дорогой.
- Я подумал и решил. После смерти. Я согласен быть похороненным так, как хочешь ты. И... я хочу быть в той, самой первой могиле. И я хочу быть с тобой.
- Я тоже хочу быть с тобой, папа.
- Какая разница, в одном месте, не в одном месте, - заговорил он с облегчением. - Моя мама, моя бабушка тоже в Востряково, но в другой могиле. А эта, я же ее когда-то и открыл для нас... Я хочу, чтобы ты похоронила меня там.
- Спасибо тебе.
Он взял мою руку в свою. Я погладила его по руке, потом склонилась и обняла.
Там моя мать, его первая жена. Когда-то я не дала им воссоединиться, глупый ребенок боялся обидеть каждого и "выкрутился", дав матери неправильный совет. Прожив жизнь, этот ребенок свою ошибку исправлял.
- Я сделаю так, как ты скажешь. Но ты поживи еще, дорогой.