Рецензия на роман Анны Гайкаловой «Семьдесят шестое море Павла и Маши М.»
С новым романом Анны Гайкаловой «Семьдесят шестое море Павла и Маши М.» можно разговаривать, как с близким человеком. Открыть книгу, начать читать и, не останавливаясь, на одном дыхании, то вздрагивая от радости узнавания и понимания себя и собеседника (автора), то вступая с ним в дружеский и плодотворный спор, договорить до утра, пока не закончится до поры до времени речь и не будет поставлена точка, а вернее, многообещающее многоточие…
Так, во всяком случае, случилось со мной. Когда я оказалась без собеседника, и разговор с близким человеком был нужен как воздух, роман со своим странным названием меня буквально спас. Я читала его, сидя на чужом берегу чужого еще моря, и чувство братства, родины, вполне реально присутствующего рядом единомышленника наполняло меня силой и уверенностью в правоте Жизни и Любви…
Я читала про одну из главных героев романа – Машу Бережкову, девушку не от мира сего, в жизни которой «всегда пело небо», упивалась ее своеобычной, такой ласково-точной и ни на что не похожей речью, и думала: «Да это же настоящая современная блаженная, истинно дитя от Бога, человек, какого редко встретишь в нашем искаженном штампами и стереотипами обществе, и немудрено, что подобных ей людей порою называют больными, умалишенными или убогими»…
А слова, высказываемые ею, пронизывая плоть романа, на разные лады пели все об одном – о том, что душа бессмертна и крылата, что главное в жизни – любовь и кроткая вера в чудо, о том, что «Всякое дыхание, да хвалит Господа», что всякий зверь, птица или рыба чудесны и одухотворены, и прекрасны сами по себе… В то время как Маша, подобно невинному младенцу, могла высказать то, о чем боялся даже подумать ее отец-священник, как, например, про показное благочестие сверстниц: «А король-то голый!»
«Ты только не грусти, - обнимала дочь своего отца, - …мне нравится, когда люди могут не зависеть. От предметов, друг от друга. Даже если бы и женщины от мужчин. Что в этом плохого? Главное, чтобы человеку было интересно, чтобы он не торчал в этой жизни, как балясина без перил…
…Владимир Иванович слушал свою дочь и беспокойно вопрошал Бога, что за удивительная душа спустилась к нему в обличье его ребенка, и к чему горнему эта душа призвана».
Однако Машины мистические прозрения, ее единственное и главное желание – летать, оторвавшись от своего «я», приближаясь и поднимаясь все ближе к миру свободы и истины, в жизни, как это часто бывает, грозило обернуться полным отрывом от всего социального, упорядочивающего жизнь и ставящего каждого человека в только ему одному предназначенную нишу, тем самым превращая его в статую самого себя.
Может ли «белая ворона» обрести свое место в этом таком «реальном», таком плотном и жестком мире? Как же можно и возможно ли вообще, следуя только за своим Духом-водителем, который ведет нас к своей истиной свободе, жить или, вернее, выжить в этом мире финансовых сделок, агрессивного социума, где «все на продажу, в мире «свинцовых времен» и железных правил?
Ведь, если идти до конца, то надо полностью отказаться от своего «я», и недаром Маша, в самом начале своего мистического странствия, во время подготовки к «полету», вопрошает своего поводыря в мир мертвых, а вернее, в мир вечно-живых ¬(а не аллюзия ли это с Цербером?) – любимого пса Страхго: «…Что оно, это «я», ни зачем не надо? Я что, должна была его отдать насовсем? Или так сильно верить?».
И, наконец, как не изменить самому себе, исполняя все те же Заповеди блаженства, не потеряв при этом ни положения в обществе, ни возможности заниматься любимым делом, ни способа прокормить себя и своих близких?
Возможно ли такое людям, которые не хотят и не могут считать себя только «набором факсимиле и штампов»?
Пожалуй, это один из главных вопросов, который ставит перед нами роман Анны Гайкаловой.
Да, так сильно верить способны немногие. Вот и Павел, муж Маши, задается тем же коварным вопросом и просит ответа у драгоценного своего «бати» Машиного отца священника Владимира Бережкова : «Тут, получается, надо выбирать, или Бог, или жизнь в социуме?»
И все же человек, а вслед за ним мир, преображаются только тогда, когда мы оставляем свою выдуманную значимость, восприятие себя как «творцов вселенной» и начинаем доверять Духу, ведущему нас. «Твоя ошибка – твой испуг», - то ли наяву, то ли в Машином сне объясняет Страхго своей хозяйке. - «Тот, кто цепляется за свое я, не может продвигаться вперед. Он обречен возвращаться».
Но может, пребывая в этом мире, где мы видим не сам лес, живой, непостижимый и многомерный, а лишь его верхушки, которые мы именуем жизнью, ответ «как жить?» можно найти в словах того же Владимира Ивановича: «Человек не есть дело, которое он совершил… то, что мы производим, моральных качеств не имеет, как не имеет значения и то, гении мы или нет».
Имеет значение лишь то, умеем ли мы «ухаживать за любовью», как это умеет – и это и оказывается ее главным предназначением в жизни! – Маша, а уж как мы умеем «добывать себя», - дело десятое.
И наконец, откуда же такое странное название: «Семьдесят шестое море Павла и Маши П.»?
Поглощенные чтением, мы это начинаем понимать, когда уже повествование достигает зенита, и это неслучайно.
Как Солнце распускается в точке касания брошенного камешка о воду, чтобы потом расшириться и распуститься в ширящихся светящихся кругах, так и вокруг Павла и Маши, главных героев романа – расходятся во все стороны и другие сюжетные линии.
Среди них – Нина Дмитриевна Прелапова, мать Павла, бывшая учительница, сама не отдающая себе в этом отчета, всю жизнь любившая Владимира Ивановича, отца Маши. С нею тесно переплетена история жизни священника отца Владимира, в конце концов прекратившего свое служение и после страшной жизненной трагедии – смерти дочери Маши – соединившего свою жизнь с любимой Ниной.
История жизни и любви Павла, такой счастливой до болезни жены и столь печальной – после – конечно, здесь в центре внимания, но удивительно другое. В романе отсутствуют так называемые отрицательные персонажи, и даже друг Павла Мишка, вроде такой далекий от «высоких» материй, предстает читателю озорным, верным товарищем, после отъезда которого в другую страну Павел чувствует печаль и скучает по другу. Ни одного злодея, только люди, так или иначе следующие за своим Духом, в поисках своего пути и предназначения. Чего стоит один дед Попсуйка – известный всем жителям коммунальной квартиры своими странностями чудак, любящий всю жизнь свою незабвенную Бронечку, мудрые слова которой, сказанные на украинском идише, кажется, способны примирить «верх» и «низ», а сам он порою может так помочь страждущему и говорит такие удивительно проникновенные вещи, что даже отец Владимир подумывает – а не святой ли он?
Однако вернемся к названию романа. Почему семьдесят шестое море? Всего на Земле, по подсчетам Маши, семьдесят пять морей. А вот море семьдесят шестое – это море любви Павла и Маши, море их жизни, море их «невероятностей» и чудес, настоящее чудо. И оно – одно, оно – едино, сколько бы каждодневных чудес жизни двух любящих людей в него не вливалось. И оно живет иной, отличной от обычной жизнью, и может полниться до бесконечности…
И море это, по словам Маши, «не может состоять из чего-то одного, семьдесят шестое наше море! Оно составное, матрешистое, в нем много разной жизни, мы его сложим, а потом запустим. И оно будет! Нам же ни к чему много плоских морей, правда же, Паш-Паш?»
И поскольку море это существует, так хорошо, когда впереди «много нового и неизвестного. Только ужасно грустно, когда надо по очереди уезжать…», - с любовью и печалью говорит Маша незадолго до своего ухода.
Удивительно, но когда роман был уже почти дочитан, мне почему-то очень захотелось назвать его поэмой, ну, прямо как «Мертвые души». Но почему? Странно. Ведь тут присутствуют все признаки романа, и Бахтинская полифония, и все остальное… Однако, вспоминая о камешке, брошенном в светящуюся воду, и о расходящихся от него кругах на воде – может, это вода моря Павла и Маши? – я почувствовала, что понятие времени, времени линейного, здесь не является формообразующим. И потому композиция, внутренняя композиция романа представилась как светящиеся радужные круги, расходящиеся от центра, и круги эти словно пели, пели о любви на все лады: «Временами Павлу казалось, что семьдесят шестое море – единственная вещь в жизни, которую они когда-либо создавали. Они создают…»
Потому всякий, кто ведом любовью, а не терпением и ропотом, знает: «…бытие не определяет сознание… Все от Духа. Каков дух, таков и путь. Таков и исход».
Итак, семьдесят шестое море может быть у каждого из нас… Как право на чудо и любовь.
И Анна Гайкалова это знает и рассказывает об этом всем нам…
Мария Максимова,
член Союза писателей Москвы,
поэт, прозаик, литературный критик