Пока длилась эта жуткая жара, я как-то отключилась от прежнего вектора раздумий и вдруг поняла, что мне расхотелось писать о Марфе. Казалось бы, еще пару-тройку рассказов и готов неплохой цикл. Но Марфа сидит, сложив на груди руки, и ничего от меня не ждет. А вот герои начатого, но отложенного романа наоборот глядят вопросительно, с ноги на ногу переминаются, посматривают на меня с вопросом. «Зачем ты вытащила нас из небытия, зачем оживила, если не собираешься продолжать нашу историю?» - как бы говорят они мне. И я теряю покой, слыша их зов, и чувствую, что тоже хочу продолжения.
Вернуться в роман это погружение. Вряд ли удастся совмещать его с написанием других рассказов. Зато задача с постами облегчается. Просто так вспомнить о себе что-то из прожитого – не слишком трудоемкая работа. И вот я решила рассказать вам одну историю…
Молоденькая девочка на каблучках, летящая походка, ах эти плетеные босоножечки! Нет, я только мечтать и могла о каблуках. Уже в 18 лет ступни моих ног были расширенными и плоскими, след стопы на песке не оставлял ни точки подъема, ноги превращались в подобие ласт, разве что без перепонок. Я плавала быстрее, чем бегала, пальцами ног ухватывала и крепко держала довольно тяжелые предметы и умела так сильно щипнуться ногами, что у того, кто вынудил меня защищаться подобным образом, оставались синяки. Все это было бы забавно, если бы не жуткие шишки, они называются вальгусными, которые вдруг начали расти и деформировать мои и без того уродливые ноги. Шишки увеличивались стремительно, обувь не выдерживала корявых ступней и рвалась почти сразу после покупки, в конце концов палец на левой ноге вывернулся и под углом девяносто градусов к ступне на нее и улегся. Безобразная шишка бугром торчала вверх, а все еще мечтала об изящной обуви на высоких тонких каблучках , хотя уже и в растоптанных туфлях «прощай, молодость» ходила с трудом. Ноги болели, часто сводило левую, худшую, да так, что она каменела, я останавливалась и, как цапля, поджимала ногу. Плавать, впрочем, все это скопище неприятностей и некрасивостей мне не мешало, вот тут я отрывалась по полной.
После рождения второго ребенка мои ноги совсем распластались, левая теперь если и напоминала ласту, то каким-то хищником обгрызенную с одного бока, и вот тут судьба свела меня с одним замечательным врачом, профессором ортопедии. Он предложил мне операцию, предупредив, что восстановительный период долог, сама операция болезненная и проводится только с обезболиванием, но в результате ее я получу не эти две, должного названия не имеющие и уже почти пользы не приносящие страшилки, а ножки… Ножки! Под разноголосый протест родственников и друзей и уверения, что я сто раз пожалею об этом, и что сделанное не может быть лучше своего, я согласилась.
Операция длилась четыре часа. Когда мои ноги «вскрыли», оказалось, что связки левой ступни практически изношены. «Один неудачный прыжок, и вы могли потерять ногу, - сказал профессор. – Мы укоротим вам поврежденные фаланги больших пальцев и заменим негодные связки на лавсан, ногу стянем и смоделируем подъем». Я слушала и молча кивала. «Что-то у нас получилось, а , коллега?», - улыбнулся профессор ассистенту в конце операции, которую я вытерпела в сознании, хотя иногда и готова была его потерять, если заморозка слабела.
Месяц после этого я провела лежа. Ноги мои были обуты в гипсовые сапожки с вырезанным верхом, пальцы большие проткнуты спицами и зацеплены крюками впереди за выступающий из гипса металл. Через месяц мне удалось на свои ножки взглянуть. Они были тонкими как ладони, они трепетали, не в силах удержать себя на весу. Их тут же упаковали в другой гипс, вынув спицы из больших пальцев. В «сменной обуви» я уже могла передвигаться на костылях, чему, чуть не разбив лоб, научилась и еще месяц провела в больнице. Затем меня снова переобули и с костылями выпустили домой, а еще через месяц я вернулась и была освобождена от гипсового плена. Правда на новых ножках нужно учиться ходить, но с этим я справилась пусть не без приключений, но довольно быстро.
«Ортопедическая обувь, никаких каблуков и не больше, чем шестьдесят килограмм с сумочкой!» - приказал мне профессор и я, глядя на аккуратные и маленькие в сравнении с бывшими, ведь большие пальца мне укоротили, ножки, чуть не полезла с ним целоваться.
Я купила себе босоножки на каблуках, туфли, сапоги… «Ненормальная, после таких мучений!» - говорили мне, но я ликовала. На пороге тридцатилетия впервые в жизни я могла надеть изящную обувь, какое это было счастье!
Каблучков хватило на целых пять лет. Затем лавсан начал растягиваться понемногу, ноги стали снова уплощаться. Много лет прошло с тех пор, и хоть и могу я теперь топать только в плоскоподошвенной обуви с супинаторами внутри, никогда я не пожалела о сделанной операции. Конечно, лавсан давно утратил свою упругость, обозначились новые «шишки», но на ласты мои ноги больше похожи не стали и прежних размеров в ширину не приобрели. К тому же через несколько лет ко мне вернулась способность щипаться пальцами ноги, правда только правой,но время от времени мне пригождается это неожиданное свойство...Я помню, как я была счастлива, надевая свои первые красивые сапожки на каблуках! Они были куплены на распродаже – немецкие, изящные, лайковые. Честное слово, стоило ложиться по нож, стоило несколько месяцев жить в гипсе, спать в гипсе, мыться в гипсе, стоило долго-долго разрабатывать ножки, чтобы вернуть их к жизни после операции… Стоило! Судьба подарила мне целых пять лет возможности чувствовать себя настоящей женщиной. Эту возможность я исчерпала до дна, а пока ее время длилось, научилась чувствовать себя женщиной в любой обуви. И без.
