Но многое зависит от того, как человек себя тратил. Сколько жизней проживал на круг, как часто сбрасывал кожу. Сколько раз умирал. Слова "береги себя" всегда звучали для нее как насмешка. Возможно какими-то способностями она не была обделена, а чего-то ей отпущено щедро, но этого таланта самообережения ей дано не было. И она тратила себя беспощадно, включая в круги захвата все и всех. До чего дотягивались ее руки. Что охватывали ее глаза. Что вмещала душа.
Она растила детей. Когда ее дети достигали переходного возраста, кажется она болела взрывами гормонов вместе с ними, но это еще не пугало. Позже, к двадцати, когда они начинали мнить себя взрослыми, вот тогда смерть время от времени подступала к ней и щекотала своим насмешливым дыханием ее ноздри. Слишком поздно, не звонит, еще нет дома, и - вопрос к небесам всех матерей земли: - Господи, ничего не случилось?
Но смолоду эта ноша по силам. Чем старше она становилась, тем тяжелее встречала эти "не пришел", "не позвонил", эти " а вдруг". Каждая бессонная ночь уносила частицы ее жизненных сил, сокращала кусочек шагреневой кожи, который она легко уменьшала сама ради того, чтобы с ним или с ней, с очередным подросшим ее чадом, и на сей раз все обошлось.
Ее старшие дети пришлись на ее еще вполне потенциальную зрелость. Средний ребенок взрослел, когда силы уже шли на убыль, ей намного труднее было переживать каждый новый всплеск самостоятельности взрослеющего человека, которого природа еще не успела обучить ни пониманию, ни милосердию, ни чему-нибудь, на что можно было бы опереться, восклицая: "Господи, ничего не...?"
Настоящие терзания она постигла тогда, когда младший сын вошел в период гона. Когда он, забыв обо всем, чему его учила семья, рванул на поиски самого себя по страшным дорогам футбольного фанатизма, молодежных группировок и познания своей новорожденной мужской силы, которая вдруг забила в нем фонтаном и изменила весь мир вокруг него.
И вот это длилось. А она пока умирала. Муж ее, отец детей, к этому времени был серьезно болен, он плохо переносил стрессы, и она берегла его от них. Бессонные ночи или встречи под утро ребенка, потерявшего человеческий облик, все это она сносила одна, каждый раз не понимая, откуда взялись силы пережить и эту ночь. Если же муж случайно становился свидетелем какого-то срыва, он начинал пророчить страшные картины будущего семьи, разгулявшегося ребенка, и тогда она, решавшая все проблемы мирно, поднимала на мужа голос, требуя, чтобы он замолчал. И тратила на это последние силы. Я умираю, - говорила она себе, и это не было ложью, потому что умирать можно долго, по-разному, по непохожему.
Наконец и этот ребенок остепенился. Она постарела и теперь болела все чаще, но старалась держаться, боролась, потому что рядом были дети и их проблемы, друзья, которые ждали от нее мужества и решений. Она боялась снять маску и открыться им вдруг измученной женщиной, держащей как птенца на ладони кусочек оставшейся жизни. Ей бы дышать на него, на этот клочок, глядишь, он замедлил бы свои превращения. Но оставался еще один ребенок, самый младший, самый тихий. Самый комфортный. И самый закрытый.
Но вот вырос и он. Некоторое время все было неплохо. Муж, если его беречь от стрессов, держался. Она, если выросшие дети одновременно не припадали к ней в поисках корма для душ, жива. Но вот однажды этот младший, этот последний ребенок, на которого ей уже хотелось опереться, не пришел домой ночевать.
Что в этом, что, что? Это обычно, не страшно, бросьте.Тысячи детей. Вся молодежь. А вы сами, что никогда?
У одного из ее детей за неделю до этого заболел ребенок, а потом и родители ребенка свалились с температурой, и она забрала малыша к себе. Три дня тяжелого кашля, несколько смен белья за ночь, несколько бессонных ночей.Но ничего, ничего. Надо же помочь. Смотри не заразись, береги себя! - Ей было это смешно, со всеми больными детьми она всегда проживала их болезни нос к носу...
- Ты не поздно сегодня? - спросила она утром у взрослого, самого младшего ребенка.
- Часам к семи буду.
Несколько дней она не выходила на улицу, разве можно оставить малыша. удивлялась, что это младшее чадо не спросит, может купить что-то? Может помочь? Подумала, прощаясь: Постараюсь сегодня, после семи успеть и смотаться в магазин, нужно кое-что подкупить...
Младший ребенок дочь. Двадцати лет. Красивая. Сдержанная. Достойная. Немного излишне скрытная, все нужно вытягивать, а вытянешь и не побожишься, правду ли взял. Такая. Чудесная. Как и остальные любимая.
Она не пришла ни в семь, ни в девять, ни в одиннадцать. В двенадцать часов не ответила на смс-ку "скажи только, что с тобой все в порядке". В телефоне гудки, заблокирован он не был.
Уже в одиннадцать этой женщине казалось, что она сейчас умрет. Ничего подобного дочь не делала никогда. Тем более в доме малыш. Нужна помощь. Папа лег спать рано... В половине двенадцатого ее тошнило, сердце несколько раз чуть не разбилось о горло, подпрыгнуло некстати, ударилось не о то. В двенадцать эта женщина высадила ребенка на горшок, затем подошла к компьютеру и записала в нем то, что думала. В половине первого она поставила гладильную доску и включила утюг. Она думала, что малыш будет спать до десяти, муж встанет тогда же. И если к десяти дочь не вернется, если ей ей, женщине, придется отвечать мужу, что она не знает, где ее ребенок, она не выдержит этого точно. И того, что он скажет, не выдержит тоже. Больной малыш. Гладильная доска. Надорванный муж. Загулявшая дочь. Господи, с ней же ничего не случилось? Нет, с ней ничего не случилось, сердце сказало бы правду. Но как можно еще доверять этому истрепанному сердцу? И откуда взять сил, чтобы все это пережить. Сегодня нельзя умереть, говорила себе. Потому что завтра, когда дочь придет, нужно укрыть ее от гнева отца и совладать с собой. Она конечно придет. Только не сегодня. Ничего, ничего. Ночь.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →