Моя собака с детства болела. У нее был хронический гепатит, который постоянно давал осложнения. Чего только мы с ней не пережили… Болезни, операции, аллергии, уколы, закладывание таблеток в горло и выпаивание из шприца горькими лекарствами… Нарывы на лапах, лечение у Питерского врача, потому что в Москве нам уже никто не мог помочь… Полный набор. Но каждый раз побеждали как-то.
Восточно-европейская овчарка, красавица, Гера, а для своих - Гуняша, очень молодо выглядела. Когда ей было восемь лет, за полгода до смерти, ее приняли за щенка – блестящая шерсть, задор, неугомонный хулиганский характер... «Сколько ей?» - спросили меня. «Восемь». «Месяцев?» Я улыбалась грустно, понимая, как несоответствует внешний вид собаки ее «начинке», как хрупко это наше видимое здоровье.
Прошлый год оказался для меня очень тяжелым. К концу лета я почувствовала, что жутко устала, и попросила семью отпустить меня в деревню – передохнуть в тишине. Деревня у нас глухая, дорога к ней непроездная,
осенью дачников в округе почти не остается. Мы приехали с Гуняшей в наш дырявый домик, стоящий на шести валунах, и остались там.
Погода была приличной всего-то пять дней. Потом похолодало, пошли дожди. Но каждый день, как бы ни хмурилось за окном, а надевала мужнину плащ-палатку и надолго уходила с собакой в поля. Я сознательно старалась доставить своей любимице побольше радости и гуляла только из-за нее. Одна никуда бы не пошла, сидела бы в доме, безнадежно топила бы печь, тепло от которой тут же улетало в огромные щели пола, шлепала бы на компьютере, писала бы письма друзьям… Но мне хотелось видеть, как она радуется, и вот, опираясь на посох, как бедный странник в сказке, потому что без опоры по кочкам полей мне было уже не пройти, я бродила с Гуняшей часами вдоль Волги, кидала ей палочки и пряталась от нее за деревья, чтобы она меня искала. Это было настоящее ликование, когда я «находилась», Гера летела ко мне, подпрыгивала, обхватывала меня своими тяжелыми лапищами и лизала в лицо. А потом еще долго прыгала и веселилась, она понимала, что я с ней играю, и благодарила меня.
По вечерам собака забиралась на диван, предварительно попросив разрешения. В Москве она никогда так не делала, но в нашем деревенском доме холодно на дырявом полу, поэтому я разрешала. И вот я садилась за компьютер, а большая собака умащивалась на диване и посматривала оттуда на меня. Не надумала ли я покурить? Не пора ли составить мне компанию? Нам было очень хорошо. Как никогда. И мы день за днем продлевали свой отпуск, благо семья отнеслась к нам с пониманием и нас не торопила.
Прошли четыре недели, пора было и честь знать. Накануне мы устроили внеочередную прогулку, отправились к реке ночью, я взяла с собой фонарь и светила под ноги. Темнота была невероятная, ночь беззвездная, но и безветренная. Гера бегала вокруг меня большими кругами, отбежит – удовольствие ей, вернется – мои минуты. Удивительная была ночь. Я все оттягивала возвращение, понимая, что непослушный мой зверь, который в Москве спущен с поводка быть не может, еще не скоро побегает на свободе в следующий раз. Но следующего раза не случилось.
Мы уехали на утро, в пути были почти целый день, а дома только к вечеру. Уже на следующий день собака казалась грустной, сама попросилась домой на прогулке… Она теснилась ко мне, укладывала морду на мои ноги и как-то очень тяжко вздыхала.
Через несколько дней стало ясно, что собака больна. «Она не хочет тут жить, в этой Москве», - сказал мне муж. Но вернуться в деревню мы уже не могли.
Я боролась. Я изо всех сил боролась. Даже когда врачи в очередной раз сказали мне: «Усыпляйте», - собака к этому моменту вся была покрыта распухшими лимфоузлами, - я не смогла этого сделать. Ведь в прошлый раз я отбила ее у смерти! – думала я… И снова звонила Питерскому врачу, который всегда помогал нам вытаскивать нашу питомицу обратно в жизнь. «Это последствия ее гепатита, у нее всю жизнь больная печень, сейчас организм уже ни с чем не справляется, - объяснял врач и добавлял: - ну попробуйте еще вот это…» Мы испробовали все, но никакие лекарства не помогали.
Я знала, она не хочет умирать. Когда я пробовала поговорить с ней об этом, она вставала и уходила от меня. Я объясняла ей, что это не страшно, что я всегда буду ее любить, что она самая лучшая, но может быть там ей будет легче, ведь тут она так страдает… Гера отворачивала морду в сторону. Она не находила в себе сил поправиться и не соглашалась умирать.
Тем временем и я сама стала чувствовать себя непонятным образом плохо. У меня появилась апатия, исчез аппетит, я постоянно мерзла, меня подташнивало, а ничто из этого набора мне не свойственно. Все, что я делала в то время, я делала только потому, что должна. Я как будто и не жила уже, поднимала себя по приказу, куда-то вела по приказу, что-то делал по приказу, желая только одного – лечь и не вставать. По ночам мне приходилось по нескольку раз подниматься, чтобы выходить на улицу с Герой. Завернул мороз, это был уже декабрь, ночи стали такими мучительными для нас обеих, что мы с грустью смотрели друг на друга, когда домочадцы начинали укладываться в постели. Меня шатало, она как будто высохла, спина стала как у борзой, голова легко проходила через ошейник. В свободные от вынужденных прогулок минуты мы сидели с ней рядом, я обнимала ее, а она отдыхала у меня на коленях, закрыв глаза.
«Пойдем со мной!» - сказала мне моя собака в одном из коротких снов тех ужасных ночей. Мне приснилось, что она села в черную машину, но не хотела уезжать без меня.
У меня не было сил бороться, у нее тоже. Когда она уже не могла больше есть, когда из нее начала вытекать просто кровавая вода, я приняла решение. Так получилось, что она ушла, а я осталась…
«Если бы не ее гепатит, она бы еще пожила»,- сказал мне ветеринар. Я плохо понимала его слова, меня знобило все сильнее. Ночь была похожа на пересохшую резинку, я не могла спать, отвыкла, каждые пятнадцать минут словно собиралась на улицу с Герой… На следующий день у меня поднялась температура и стало так плохо, что семья вызвала «скорую». «Гепатит А», - сказали мне в больнице через несколько дней.
Врачи клялись и божились, что гепатит от животных к людям не передается. Не убедили. Глупо, конечно, но я так хотела, чтобы она поправилась, чтобы еще побегала по полям, что согласна была болеть вместо нее…